о политике. Он знает о любви Бродского к польской культуре и о том, как поэт в 1980-е поддерживал «Солидарность». Но интересуется тем, почему Бродский никогда не был диссидентом и не боролся против диктатуры. «Я хочу сказать, что никогда не опускался так низко, чтобы кричать „Долой советскую власть!“», — говорит Бродский. «Та власть никогда не была для тебя проблемой — тебя она не интересовала», — уточняет Михник. «Чистая правда. Но именно это, может, и явилось самым большим вызовом по отношению к власти. В лучшем случае власть была темой для острот и анекдотов. Но относиться к ней всерьез… Было ясно, что является воплощением зла. Все было абсолютно ясно — ни у меня, ни у моих знакомых не было и тени сомнений. А если все-таки какие-то тени у моего поколения и были, то лишь до 1956 года. Тогда все стало окончательно ясно. В 1956 году мне было шестнадцать лет. И с тех пор у меня не осталось никаких иллюзий».

Солженицына в интервью тоже обсуждают. «В ХХ веке идея народа как носителя некоей истины — попросту уровень детского сада, — полагает Бродский. — То, что говорит Солженицын, — монструозная бредятина. Как политик он полный нуль. Обычная демагогия, только минус изменен на плюс». Михник не верит: «Но у него очень глубокие корни в российских традициях». — «Осторожно с этими традициями. Им едва лишь 150 лет», — напоминает Бродский.

Бродский и Солженицын бок о бок прожили в США на протяжении почти 20 лет, но ни разу не увиделись. Их разделяет не только стилистическая, но и идеологическая пропасть.

Михник никогда не читал стихотворения Бродского «На независимость Украины» — потому что оно не было опубликовано. Поэтому он спрашивает только про свою родину: «Скажи, поляки должны бояться России?»

«Сейчас уже нет, — отвечает Бродский в 1995 году. — Думаю, что как великая держава Россия уже закончилась. У России нет будущего в качестве государства, оказывающего действенный нажим, во всяком случае силовой нажим, на своих соседей. И еще долго у нее не будет такой возможности. Территория России будет уменьшаться. Не думаю, что с ее стороны могла грозить военная или политическая агрессия. Есть, правда, демографическая угроза. Для Польши. В общем, думаю, вы можете встать и выйти из-за игрового стола. Все закончено».

Через несколько месяцев после этого разговора, в январе 1996 года, Бродский умрет от инфаркта в Нью-Йорке, так и не побывав в России.

В 2022 году, после вторжения России в Украину, я найду Михника, специально чтобы обсудить с ним Бродского и его стихи про независимость Украины. Он будет оправдывать своего покойного друга: «Бродский не был великорусским шовинистом — это абсолютно нет. Но он не чувствовал эмоции украинцев, которые думали, что они не русские. И эта проблема есть и сегодня: многим русским непонятно, как перестроить свой тип великоимперского мышления на тему Украины».

Днепропетровские и донецкие

Став президентом, Леонид Кучма продолжает экономическую политику своего предшественника. Он более опытный хозяйственник, чем Леонид Кравчук, но и он бывший член компартии, да еще руководил оборонным предприятием — в СССР таких, как он, называют «красными директорами». Кучма тоже не готов пустить в страну иностранных инвесторов и продать им крупнейшие предприятия — это противоречит его убеждениям. Зато он верит в силу старых советских менеджеров — других «красных директоров». В результате формируется новая экономическая система, при которой вся украинская экономика переходит в руки олигархов. Борьба за собственность сопровождается криминальными войнами.

Так, вечером 15 октября 1995 года на стадионе «Шахтер» в Донецке начинается матч местной футбольной команды против «Таврии» из Крыма. На трибунах около двух тысяч человек. Игра идет уже пять минут, когда на стадионе появляется владелец «Шахтера» Ахать Брагин. Он идет на свою трибуну, и в этот момент происходит взрыв. «Взрыв страшной силы, как во время войны» — так опишет его пожилой спортивный журналист, помнящий Вторую мировую.

Ровно под Брагиным детонирует около 11,5 кг тротила — от влиятельного бизнесмена области останется только рука с часами Rolex. Вместе с ним погибают пять телохранителей, никто из болельщиков не задет.

С середины 1980-х, с тех пор как Горбачев разрешил кооперативы и в СССР появились первые предприниматели, Брагин считался хозяином Донецкой области — контролировал центральный рынок, всю торговлю, а также несколько крупнейших предприятий. Жил он в купленной гостинице «Люкс», бывшей правительственной резиденции, которую построили в конце 1980-х специально к приезду в Донецк Горбачева. Алика Грека, как называют Брагина коллеги по бизнесу, и раньше пытались убить, например обстреливали его машину из пяти гранатометов.

Весь Донецк обсуждает, кто мог решиться на устранение хозяина области. Распространенное мнение — в этом мог быть заинтересован противоборствующий клан «днепропетровских». В Донецкой и Днепропетровской областях находятся все ключевые предприятия Украины, тут сконцентрированы основные деньги.

После избрания Леонида Кучмы президентом «днепропетровские» значительно укрепляются. Но настоящий лидер этого клана не глава государства, а губернатор Днепропетровской области Павел Лазаренко. И в мае 1996 года он получает пост премьер-министра Украины.

Лазаренко — человек одиозный. Много лет спустя предприниматель Виктор Пинчук будет утверждать, что во времена губернаторства Лазаренко в Днепропетровске ни один бизнесмен «не мог работать без отчислений в личный фонд хозяина региона». После назначения премьером Лазаренко устанавливает свои порядки по всей стране: вводит новую украинскую валюту — гривну, совершает несколько приватизационных сделок. А еще он на все возможные посты проталкивает своих земляков. По мнению большинства украинских бизнесменов, переживших 1990-е, и их близких знакомых, Лазаренко также неоднократно инициирует кампании по устранению конкурентов.

16 июля 1996 года премьер Лазаренко едет в киевский аэропорт Борисполь, чтобы вылететь в Донецк. На пути следования кортежа взрывается заложенная под канализационный люк бомба — бронированный BMW главы правительства выдерживает ударную волну, Лазаренко получает только порезы от выбитых стекол. Он прилетает в Донецк, выходит в окровавленной белой рубашке из самолета и патетично заявляет, что в покушении виноваты его противники из Донбасса. В Киеве звучат голоса, что взрыв скорее напоминает инсценировку, но Лазаренко уверяет, что его хотели убить криминальные авторитеты, а спасли ангелы.

Но разборки продолжаются. После убийства Ахатя Брагина самым влиятельным человеком Донбасса становится Евгений Щербань. Он даже пытается структурировать свою собственность: объединяет теперь подконтрольные ему около 200 предприятий Донецкой и Луганской областей в так называемый Индустриальный союз Донбасса.

3 ноября 1996 года Щербань на своем самолете возвращается в Донецк с празднования серебряной свадьбы известного еще в советские годы певца Иосифа Кобзона. В 1990-е Кобзон приобрел немалый авторитет у представителей российской организованной преступности. И в 1995 году Госдеп США даже официально отказал ему в американской визе из-за якобы имеющихся связей с русской мафией. Сам певец неоднократно заявлял, что к мафии отношения не имеет, а с криминальными авторитетами, в том числе Щербанем, просто дружит.

Щербань выходит вместе с женой из самолета и направляется к зданию аэропорта. Прямо на летном поле к ним подходят два человека в милицейской форме. Один стреляет Щербаню в затылок, другой начинает беспорядочно палить во все стороны. Щербань, его жена, пилот самолета и еще несколько человек убиты. По воспоминаниям донецких предпринимателей, максимальную выгоду от убийства получают «днепропетровские», в частности компания, контролируемая премьер-министром Лазаренко. В сентябре 2001 года генпрокуратура Украины объявит, что именно Лазаренко был заказчиком убийства Щербаня, — но он к тому моменту будет уже под арестом в США.

А в 1996-м место самого влиятельного бизнесмена Донецкой области после смерти Брагина и Щербаня занимает Ринат Ахметов. Он владеет Донецким городским банком, шахтами и крупнейшими производственными предприятиями области. А еще он новый президент футбольного клуба «Шахтер», однако много лет старается быть максимально непубличным.

«11 октября 1996 года я стал президентом клуба и на встрече с журналистами пообещал, что „Шахтер“ будет чемпионом Украины, — рассказывает мне Ахметов. — Все засмеялись, а я даже немножко обиделся. И почему? Потому что в то время „Динамо Киев“ был грандом украинского и европейского футбола. Конкурировать с ним тогда